Небо за стёклами [сборник] - Аркадий Миронович Минчковский

Рукой он нащупал скобу и разорвал обои. Крепко ухватил холодное железо, что было силы рванул дверь на себя. Раздался треск, похожий на выстрел. Дверь поддалась и распахнулась. Клочья обоев, как тряпки, повисли сверху. Он, словно ничего не слышал и не видел, сразу же шагнул в комнату. А там горел свет и испуганно визжали в два голоса.

На кровати, прижавшись к стейке, прикрывшись одеялом, сидели Анька и еще какая-то всклокоченная девчонка. Босые их ноги выбивались из-под одеяла. Насмерть перепуганные, они дрожали от страха. А в двери со стороны коридора уже стучали соседи, кто-то из женщин крикнул: «Милицию позвать надо… Убьет он ее…» И голос Галкина, спокойный, хоть и тревожный:

— Что случилось? Откройте немедленно…

Алексей стоял ошеломленный, пристыженный, только сейчас поняв всю нелепость своего поступка.

— Не надо милиции, — сказал Алексей. — Никто никого не убьет, извините за беспокойство, граждане. Погорячился немного…

Посмотрел на Аньку, которая не могла еще прийти в себя, и сказал:

— Дура ты, дура! Нашла с кем шутить…

Сказав это, повернулся и, не говоря больше ни слова, пошел к себе. Потом хлопнул взломанной дверью, снова пошумев обоями, и повалился на койку, зажав голову руками. Он уже не слышал, как шептались Аня и ее подруга, как расходились по своим комнатам соседи, понявшие, что и в самом деле скандал утих и опасность миновала. Он ничего этого не слышал. Уткнувшись лицом в подушку, он глушил слезы стыда и нестерпимой обиды, которым, казалось, теперь не будет конца.

Алексей проснулся, когда стало уже совсем светло, насколько бывает светло в серые дни оттепели в Ленинграде. Первое, что он увидел, были разодранные клочки обоев вокруг прямоугольника двери. Сжав зубы, отвернулся к стене. То, что случилось вчера ночью, вызывало чувство гадливости к себе. Чувство, может быть, прежде его не посещавшее.

Надо было вставать. Он поднялся и первым делом, подойдя к двери, загнул гвозди, которыми довольно-таки неумело был прежде забит вход в соседнюю комнату. Зачем это ему понадобилось? Вряд ли Аня захотела бы воспользоваться вскрытой дверью, чтобы зайти к нему. Гвозди он загнул скорее механически, удивившись, между прочим, тому, что поддались они легко. Значит, прежняя сила в руках еще не пропала. Растопырив пальцы, протянул ладони вперед и посмотрел на них не без интереса. Сгодились бы еще, найдись дело для его рук.

Вышел из квартиры в этот день рано. Раньше обычного. Не мог больше сидеть в комнате. Надо было что-то делать. Куда-то идти. Едва дождался часа, когда на Кузнечном уже можно было стучаться в стеклянную дверь.

Он не спеша шел по улице. Шел мимо недавно поставленной решетки сквера между домами. Небольшой садик вырос на месте старого дома, в который попала бомба. Теперь от развалин не осталось следов. Там, где когда-то высились стены, чернели высаженные осенью кусты. За решеткой бегали дети. Мальчишки играли в войну и палили по «фрицам». «Прибавилось в городе за год и старух и детей, — подумалось Алексею. — И вообще кое-что переменилось». Почти совсем не было видно свалок на пустырях, исчезли кучи разного железного хлама, отчего-то больше всего состоящие из ржавых перекореженных кроватей. Не огораживали теперь эти кровати жалких дворовых огородиков.

Да, менялся израненный город. Все меньше оставалось слепых окон магазинов. Во всю длину улиц лежали трубы для газа. Засинеет, значит, скоро огонь в конфорках, и забудется керосиновое время.

Задумавшись, он не заметил, как чуть не столкнулся с человеком, который читал на его пути газету, наклеенную на щит. Только Алексей хотел обойти его, как узнал в нем Галкина. И тот как раз обернулся и увидел Алексея. Ничего не оставалось, как поздороваться.

И надо же было встретить его именно в такой день, после вчерашнего. Встретить, тащась на уже осточертевший ему Кузнечный.

И все-таки Алексей решился, он замедлил шаг и поздоровался с Галкиным. Ему даже хотелось пробормотать что-то вроде извинения за вчерашнее. Никогда раньше такое не приходило в голову, а вот теперь был готов. Уж очень получилось по-дурацки.

Но Галкин не стал дожидаться никаких Алексеевых объяснений. Кажется, даже не обратил внимания, что тот с утра куда-то бредет со своим инструментом.

— Вот, — сказал он, слегка вздохнув, — читаю. До чего же много рук надо. Где и взять…

Тут только Алексей заметил, что читал его сосед вовсе не газету, а объявления о приглашении на работу, которыми был заклеен уличный щит.

— Нужны люди, — кивнул Алексей и тут же почувствовал, что сказал глупость.

Но Галкин опять будто не заметил.

— Вот и по радио все время передают, — сказал он.

Постояли еще с полминуты. Как-то неловко было сразу двинуться дальше, и тогда Алексей, неизвестно с чего, спросил:

— Что же не на работе сегодня?

— Бюллетеню, — сказал Галкин. — Война сказывается. Вот ведь любопытно, там не болел, а тут, в тепле… Просто беда, как схватывает. В поликлинику сейчас ходил… Ну, а у вас как?

— Скриплю вроде, — пожал плечами Алексей.

Удивляло, что Галкин говорил с ним так, будто и не было вчерашнего шума в квартире. Будто не требовал он отворить Анькину дверь, чтобы прекратить его, Алексеевы, безобразия.

Они разошлись. Глеб Сергеевич пошел в сторону дома. Алексей побрел дальше. Шел он медленно, все раздумывая над тем, зачем опять идет в полуподвал на Кузнечном, неужели не надоело? Он даже плюнул с досады, а все же продолжал идти в привычном направлении.

С того дня, после встречи на улице с Галкиным, — встречи, которая почему-то не выходила у Алексея из головы, прошло еще несколько дней. Он по-прежнему совершал свой маршрут на Кузнечный.

Так шел и в памятный в его жизни день, когда что-то в нем — потом и сам не мог понять, почему это именно тогда с ним случилось, — что-то в нем перевернулось.

Он уже приближался к знакомой двери. Она была совсем рядом, эта дверь с картонной табличкой за стеклом. С одной стороны картонки надпись: «Закрыто». Надписи было не видать. Значит, открыто — заходите, будьте любезны!

Алексей поглядел через окно вниз. Час ранний, в пивной сидели только те, кто с утра едва дождался, когда можно уже опохмелиться в тепле у столика.

Его, наверно, уже заметили и не сомневались: сейчас запоет свою песню давно ослабевшая пружина двери и он, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, сойдет в заставленный столиками зал, чтобы остаться там до самого вечера.

И тут с ним произошло что-то непонятное. Внезапно он круто повернул и поспешно, будто уходил от преследования, зашагал